Патруль. Сопровождая Его

19 июня 2017 г.

   Вспоминаю это, когда загоняю патроны в обойму. И когда каждый раз, вздохнув, незаконно оставляю у верных людей незаконное. И выхожу в очередной патруль реальности так, налегке.

Когда украдкой крестят в спину и просят: "будь внимательным и осторожным... Пожалуйста... Только будь предельно осторожным..."

Когда врываются с отчаянным криком "Быстрее! Там.. Там! Ой, лышенько, быстрее!"

Когда не по инструкции (в одиночку строго запрещено! Надо вызвать подкрепление, но времени совсем нет, да и не успеют они, по-любому) вклиниваешься с голыми руками и полуразряженным баллончикои "терена" в кармане в злобную, возбуждённую толпу, стискивая собственный страх зубами...


Когда четырёхлапая напарница Найда ожесточённо набрасывается на чадящих перегаром бесноватых. И время от времени оглядывается на меня, как бы спрашивая: "Правильно?"
"Правильно, - отвечаю ей взглядом, - но держи себя в лапах".
"Спокойно!, - гаркаю опасливо жмущимся друг другу мужикам, только что готовым было калечить и убивать друг друга. И добавляю: "Спокойно, собака не укусит!"
Найда, скалясь, прижимаетя к моей ноге и смотрит на всех однозначно: "Не укушу. Троньте его - загрызу!"

Всё так. Собака - не кусается, я - не стреляю. Повторяю как мантру:

"Останемся гуманными... и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность".
© Трудно быть богом (Аркадий и Борис Стругацкие)

   Некоторые (и там, и здесь) легкомысленно говорят, что мы терпилы, «slave». Это не совсем так. Это не рабское терпение, это - выдержка. Часто - переходящая грань человеческих возможностей в обычной ситуации. Своих, личных. Если ты сорвёшься в хаос - могут сорваться и другие. Если выдержишь - смогут выдержать и другие. Как-то так.

   Знаю, что однажды наступит мой собственный край, предел. Но на запрос из штаба: "Алёха, как там у тебя?", отвечаю: "Нормально, штатно". И с началом этого лета добавляю дежурную вопрос-шутку: "Командир, когда же для нашего поста кондиционер купят? Мы ж тут запарились!" И командир отшучивается: "Я же тебе сказал - осенью. Имейте выдержку!"

   Каждый раз, сдавая дежурство, думаю что, пожалуй, хватит. Сделал всё, что мог. И каждый раз, заступая на новое, передвигаю планку своего "хватит" ещё на одно деление. Здесь всё же не зона АТО, не война. Она там, за несколько сотен километров, и если там у людей хватает выдержки, то и нам здесь, в глубоких "задах", надо держаться.

   Разум кода-нибудь победит. Же ж да? Только продержаться, пока разум доукомплектуется, вооружится новой концепцией будущего, наберётся сил. И вот тогда уж мы... Ух, вот уж тогда!

 — Потом… — пробормотал он. — В общем-то никто не знает, что было потом, Анка. Передатчик он оставил дома, и когда дом загорелся, ... поняли, что дело плохо, и сразу пошли в Арканар. На всякий случай сбросили на город шашки с усыпляющим газом. Дом уже догорал. Сначала растерялись, не знали, где его искать, но потом увидели… — Он замялся. — Словом, видно было, где он шел.
Пашка замолчал и стал кидать ягоды в рот одну за другой.
— Ну? — тихонько сказала Анка.
— Пришли во дворец… Там его и нашли.
— Как?
— Ну… он спал. И все вокруг… тоже… лежали… Некоторые спали, а некоторые… так… (…). Понимаешь, Анка, ведь он ничего не рассказывает. Он вообще теперь говорит мало.

 
А некоторые спрашивают:"Вы кто, - полиция, нацгвардия, армия?"
"Нет, - отвечаю. - Мы не те, ни другие, ни третьи. Мы - городские сумасшедшие патрульные. Патрульные реальности. Одна из альтернативных активных попыток общества защитить себя от себя же. Активисты. Так в служебном удостоверении и напечатано: "... Є активістом громадського формування"...
Є? О, є! Є-є-є! :)

... И кое-что о большем

   А украинская блогосфера продолжает преподносить сюрпризы. Я не люблю современную поэзию, тем более, - дамскую. Тем более, - пасторальную. Тем более, - "божественную". Но это безусловно зацепило сразу. Что-то глубоко на подсознательном. Сильно. И подумалось мне, что это хорошо. Очень даже.

 Отже, Олена Степова

Сільське. Воскресіння.

Тепер я знаю-
Навіть лампадки чадять,
Дихають в душу чорною засторогою.
Вийди у поле,- веселі шпаки кричать,-
Побачиш там Бога.
Ми співали йому,
Він посміхався, йшов далі,
А далі соловей та баби Наталі хата
Вона вчора жалилась-
Миші прогризли сандалії
Та руки тремтять, як його бураки сапати.
За нею, ще пять поколінь чи хат,
Вже скорилися долі,
Як-то кажуть, пішли до Бога.
Он він стоїть, живий,
Біля обійстя хат,
А той, хто казав – розіп’ят,
Той зовсім не знає Бога.
У нього талантів, наче вишень в саду,
У діда старого Миколи.
Йому вже під сотню,
він бачив не одну біду
його Воскресіння,
це діти, які йдуть у школу.
Байдуже, свої чи чужі,
Чи можуть взагалі бути чужими діти?
Вони народились, то буде жити село,
А хтось помре, від цього ж нікуди не дітись.
Життя, воно, як колесо на млині,
Черпає воду, рушачи зерна.
Чого ж ти завмерла,
Візьми, підійди, моли!
Скілько можна молити мальовані терна?
Інсталяція віри, ще той театр.
Згоріли офіри, прогірклі просфори,
Халамиди золоті блищать,
А він живий, дивись, підіймається в гору. Там на горі, ще одна живе,
Молода вдова, звати Христя.
Її корова чомусь молоко не дає,
та ще й нитка перетерлась в намисті.
Вона плаче. Не хоче паски пекти,
Та й крашенок в неї не буде.
Вона не вірить в спасіння, бо не змогла спасти,
Того, кого вбили Йюди.
Часами на призьбі. У небо погляд.
Грім, як постріл її картає.
У неї ще вчора всього було вдосталь,
А зараз – все є, лише віри немає.
Її віра тепер череда намистин.
Кладовище. Могила. Маленький син.
Бачиш? Він просто її обійняв.
У лоба поцілував, підправив ворота.
Бог, знаєш, він дійсно смертю смерть поправ,
То тепер на землі в нього важка робота.
А люди грають в якійсь виставі.
Б’ють одне одного крашанками в лоба.
Хтось казав, що це його славить,
але він точно ніколи не взнавав Бога.

foto: Вадим Иванов_Вечерняя прозрачность