Сага о Кошке

Сага о Кошке

(Заметки о дружбе-недружбе)

   … Она сейчас где-то далеко, за сотни километров, в какой-то очередной служебной командировке. Здесь же, в Киеве, дождливо-снежный вечер. Коллеги наконец-то рассосались по домам. Лепот-а-а-а…
Как там у Идзэна:

"...И поля и горы —
Снег тихонько все украл…
Сразу стало пусто!"

   … Она далеко и никто мне не мешает вспоминать, лениво стучать по клавиатуре, никто не звонит по внутреннему телефону и не зовет пить чай, "который уже давно, ептыть, остыл, пока некоторые там чешут…/цензура/… застряв в Сети, как слива в ж...! И вообще, уже десять часов вечера и кому-то давно пора домой — в семью!" Кому-то — это мне. Но когда я, действительно, начинаю демонстративно собираться домой, она обязательно обиженно спросит: "Ты что, уже уходишь? У-у-у... А, может, еще посидишь — я вот только доделаю эту хрень (свою работу) и вместе поедем". И плевать, что нам ехать в противоположные стороны.

   ... Она далеко, и никто не сует свой курносый любопытный нос в монитор моего компьютера, чтобы потом разочаровано спросить: "а что, на голых теток ты сегодня не смотришь?".


   Кошка. Родословная.
   …Великая, Самая-Добрая-Гордая-и-Независимая-Кошка (далее - просто Кошка), Самая Сексуальная (сокращенно — СС), Злобная-Но-Справедливая и etc. — появилась в нашем славном боевом коллективе, как и должно кошке: незаметно, уверенно-нахально и надолго.
Вот так бывает в жизни: приходишь ты на работу сонный, не открывая глаз — "всем привет!", плюхаешься в кресло, зевая, тыкаешь кнопку в системнике, и вдруг замечаешь, что на тебя из-за соседнего "ничейного компа" зыркают изучающие зеленые глазищи.
   Я не знаю, когда ей пришла в голову забавная идея дружить столами, чистыми чашками, ручками, бумагой для принтера (и не для принтера) и другими важными в любой работе вещами. Да и кто знает, по какому принципу кошки и женщины выбирают нас в друзья, чтобы потом чесать об нас свои носы, уши, бока. Или свернувшись (усевшись) на коленях дождливым вечером, умиротворенно мурчать "за жизнь" или наоборот, — шипеть, вздыбив шерсть?
   Наверное, следует считать, что инициатива таких отношений исходила исключительно от меня, а она, такая беззащитная и доверчивая... обеззащитилась и доверилась. Да, скорее всего, оно так и есть, ибо она на "раз-два" докажет мне (и кому угодно), что именно так оно и было. И это я (как всегда) во всем этом извращенстве (наших странных отношениях) виноват. Лучше не спорить, а то окажется, что я еще виноват и в изгнании людей из рая (хотя бы косвенно), изобретении атомной бомбы, развале нескольких империй, и многих других менее значимых говнянках ("Ты, как всегда, несколько преувеличиваешь свою роль в истории... — скажет она, прочитав это. — ...Но ход мыслей правильный — виноват, по-любому, ты").
   Но, все равно, несмотря на мои столь серьезные жизненные ляпы, я "милый" и она, возможно, даже меня любит — по-дружески.

  Мы спорим…
   Мы спорим. Раньше, когда мы были на несколько лет моложе, мы могли спорить до хрипоты и страстного желания засветить друг другу между глаз. "Козырные" аргументы — "ты в этом нихера не понимаешь!" и "сам дурак/дура!". Теперь мы спорим лениво и без обид. Мы повзрослели, и хотя наши аргументы вряд ли стали серьезнее и весомее, но, наверное, мы стали более терпимыми друг к другу и научились воспринимать друг друга с юмором. Но...
   На мне она отрабатывает все нечестные приемы, которыми она пользуется "в миру", соблазняя, покоряя и... ну чего там еще женщины любят делать "жоско" с нами, мужиками. Например, когда наш спор выходит у нее из-под контроля она может "ударить ниже пояса": "Правда, у меня красивая грудь?" — говорит она невпопад, прижимая свитер к телу так, что я вижу не только форму груди, но бугорки отвердевших сосков. Но меня так просто не взять. За годы нашей дружбы (?) у меня выработалась защитная реакция, и, хотя похвастаться своей сексуальностью она любит, я уже попривык к этим "финтам хвостом".
   — И не пытайся заткнуть мне сиськой рот, я не ребенок! — отшучиваюсь, пытаюсь взять в свои руки (нет, не ее сиськи, а всего лишь инициативу). При этом предыдущая тема спора уже забыта и начата новая. Когда женщина мается бездельем и ее тянет поговорить... Тут только держись! Но радует то, что до тебя все же снизошли (!) и доверили быть собеседником...
   Короче говоря, такая "картина маслом": мы оба похерили важную для страны работу и откровенно валяем дурака — сидя на моем рабочем столе трепимся, курим, пьем чай и трескаем шоколад. Причем, это все делается одновременно и все — с удовольствием.
   ... — Ты ребенок, — снисходительно говорит она, хитро улыбаясь — просто очень большой.
Я сразу и не нахожу что ответить на это. Ну и что на это можно ответить?
   — Протестую, — говорю я, чтобы хоть последнее слово осталось за мной.
   — Ну... а зачем? — хитро улыбаясь, спрашивает она.
   — Нет, послушай, я серьезно — начинаю заводиться я. — И вообще... прекрати говорить со мной таким снисходительным тоном!
   — Хорошо, — покорно соглашается она. — Помолчим… Поработаем...
   Нет, ну вы посмотрите на эту паршивку! Скромно опустила очи долу — сама невинность. Демонстративно вздохнув, она возвращается на свое рабочее место.
На какое-то время мы замолкаем. Она, яростно стуча по клавиатуре, время от времени возмущенно хмыкает, и всем своим видом дает понять: "Я, как всегда, права!".
Я же рассеянно брожу по новостийным сайтам, пытаясь вернуть себе рабочее настроение…
   — Чаю хош? — как ни в чем ни бывало спрашивает она через некоторое время. — У меня и бутерброд есть...
   — Ну… Гм-м-гм-м… Ладно.
   Другой бы на моем месте гордо отказался, а я так нет…

   Имиджевая политика
   — Смотри, какую прелесть я прикупила! — Она стремительно влетает в нашу маленькую комнату, в которой мы работаем, несется ко мне, небрежно бросая сумку на свой стол (при этом лишь чудом не сметая документы, пепельницу и кучу всякого нужного барахла на пол). Пока мозг пытается вынырнуть из информационного потока и осознать, о чем она говорит, Кошка уже стоит рядом, эффектно выставив ножку и поддернув юбку. Все это происходит мгновенно. Чувствуется, что у Кошки хорошее настроение, и она откровенно хулиганит.
   Некоторое время тупо смотрю на ногу, обтянутую дорогим черным чулком, и выше...
   — Хорошие чулки. Одобряю, — говорю я с видом знатока и сверхусилием воли пытаюсь вернуться к работе (блин, до обеда еще столько надо успеть сделать).
   — И это все? — спрашивает Кошка таким тоном, будто я занял у нее денег и не вернул. О, она явно разочарована мной.
   Так... Началось. Как это все не кстати. Ну что же, попытаемся выкрутиться… Настоящий джентльмен должен уметь поддерживать беседу с дамой, особенно, когда эта дама — твой друг, хоть и несколько эгоцентричный. Если сейчас я скажу "отстань, я занят", это резко снизит ее самооценку, уронит мою репутацию ниже плинтуса, а может и испортит ей настроение на целый день — ведь она купила "ПРЕЛЕСТЬ" и мне доверили дать "ЭКСПЕРТНУЮ ОЦЕНКУ".
   Итак, что я знаю о чулках? Тьфу, напасть! Я же до неприличия мало знаю о чулках. Я могу поверхностно рассуждать о типах ядерных реакторов, рынках нефти и газа и многом другом. Я даже могу командовать взводом смертников на БТР. А вот чулки… Чулки. Их носят женщины… чтобы не мерзли ноги? Логично, но ответ не верный… Так… чтобы… А! Вот оно!
   — Знаешь, на мой взгляд, очень сексуально, — говорю с самым серьезным видом. — И такой оригинальный узор кружев.
   В цель! (Ну, конечно, не точно в "яблочко", но очень близко). На ее лице появляется довольная улыбка. Она почти счастлива.
   — Тебе, серьезно, нравиться? — спрашивает она.
Вместо ответа я протягиваю руку и нежно глажу кончиками пальцев край кружева, слегка задевая кожу. Главное не переусердствовать. Хотя… Но лучше не надо: лучшее — враг хорошего… заведу ее, заведусь сам...
   Но, если честно, меня совсем не "напрягают" эти игры в "обольщение" (иногда — на грани фола). Они придают некую "изюминку" нашей дружбе.
   ...Она ждет ответа. Она хочет, чтобы мы говорили о ней. Она требует восхищения. НЕМЕДЛЕННО. Поэтому надо что-то обязательно сказать (Гусары, молчать!!!). Попробуем мене рискованный вариант.
   — Наверное, очень дорогие? — с неподдельным интересом спрашиваю я (мне, действительно, интересно — маркетинговое исследование, епть).
   — Да так… Хотя, стоят они почти как Родина, но они того стоят. — Она довольна. Женщины вообще любят дорогие вещи (а еще больше – очень дорогие вещи), и любят об этом говорить, получая от этого почти сексуальное удовольствие (обычно они это отрицают, притворяясь скромницами).
   — Ну, наверное, они того стоят... — эхом отзываюсь я.
   О! Это "слова не мальчика, но мужа".
   — То есть, в приличном обществе появиться можно? — радостно то ли спрашивает, то ли утверждает она.
   Фак! Что-то вскользь скребонуло по глади душевного равновесия. Ревность? Знаем мы это "приличное общество". Опять сегодня смоется к "Приличному обществу" с работы пораньше. Вот ЖОПА!
   Стоп, чего это я? Тихо, тихо... тихонечко. Без эмоций, мачо. Берем свои собственнические инстинкты за горло, тихонько и незаметно для хитрых, нахальных зеленых глаз удавливаем в глухом закоулке сознания. Ибо правильно кто-то сказал: ревность — это смесь чувства собственности, чувства недоверия и чувства поражения. При этом наличие чувства любви не обязательно.
   Кстати, это, по-моему, один из главных и наиболее сложных моментов в дружбе с женщиной.
   — Ну и кто же этот несчастный? Все тот же? — лениво спрашиваю я, пряча глаза.
   — Нет, — равнодушно отвечает она, — тот оказался настоящим жмотом. Козел, в общем. Но у меня есть и другие достойные варианты. — Она говорит это спокойно и даже цинично.
   — И когда ты уже сделаешь свой выбор? — устало вздыхаю.
   — Вот влюблюсь и тогда…— она мечтательно улыбается, но тут же переводит разговор на другую тему:
   — О, кстати, зацени, какую пестренькую ткань на блузку купила!
   Пля…

   Демонстрация силы
   После очередного хамского наезда нашего непосредственного начальника она приперла погрудную мишень с пулевыми отверстиями в "груди" и "голове", повесила ее на шкаф на виду у нашего начальника (стоя на цыпочках, она вешала "наглядное пособие", демонстрируя нам из под короткой юбки... Ну, я вообще-то привык к этим ее мини-стриптизам, поэтому забавнее было наблюдать за реакцией начальника. Его было даже немного жаль (неужели мы все так глупо выглядим со стороны, когда нас откровенно дразнят?).
   Повесив мишень, она повернулась к нам с гордым видом.
   — Ну, как? — спросила она явно довольная собой.
   — Круто! — Честно похвалил я, ибо, действительно, "отстрелялась" она (во всех смыслах) очень даже прилично. — Это ты где так?
   — Ах, да это нас на полигон возили, — небрежно отвечает она.
   "Ага, значит господа офицеры у нас опять в фаворе..." — догадался я, но смолчал. Ее личная жизнь, это не мое дело. Собственно, какая там личная жизнь? Специфика нашей работы такова, что личная жизнь для нас — роскошь (нет, мы не проститутки и не шпионы, мы что-то среднее между первыми и вторыми).
   — "Макарыч?"* — спросил я со знанием дела, рассматривая пулевые отверстия.
   — Не-а, но почти угадал — "Форт".
   К этому времени наш начальник, светоч наш Александр Владимирович, обрел способность говорить. И решил вставить свои "пять копеек".
   — Э-э... А зачем ты это здесь повесила — хвастаться?
   — Нет, Сашенька, это намек. Тебе. — Она подмигнула ему, лениво почесывая бок.
   Разумеется, никто эти слова не воспринял всерьез. Начальник даже не обиделся, но, видимо, призадумался — откровенно хамить перестал надолго, до одного печального случая. Но это уже другая сказка.
* Пистолет Макарова (ПМ)

   Имиджевая политика - 2
   Она уже десять минут мечется по конторе, тихонько ругаясь. Выскочила за двери, процокала каблуками по коридору туда и обратно, влетела, подтянула чулки. Прошлась. Выругалась. Подтянула чулки. Посмотрела на часы. Выругалась. Прошлась... Выключила свой компьютер. И все с начала.
   Я делаю вид, что сосредоточенно работаю, а сам слежу за ней краем глаза. Наблюдаю, так сказать.
   Наконец, она подбегает ко мне. Я смотрю на нее снизу вверх и спрашиваю как можно доброжелательнее:
  — У тебя проблемы?
  — Это не "проблемы", это — катастрофа! — в ее голосе слышится "тихая истерика". Это уже, действительно, серьезно.
   — ???
   — Да вот эти /цензура/ чулки слезают, а у меня — ВАЖНАЯ ДЕЛОВАЯ ВСТРЕЧА.
   — Ну, сходи, купи новые... — начинаю умничать я, но она не дает мне договорить.
   — Нет времени, мля, я уже почти опаздываю, — и почти с мольбой в голосе, — придумай что-нибудь!
   — А ты скотчем закрепи — предлагаю я первое, что приходит в голову.
   — Нашел время для издевательств! — фыркает возмущенно она.
  Я лишь пожимаю плечами. Она бежит в соседний отдел — на "женсовет". Но уже через несколько минут Кошка подходит ко мне и протягивает рулон скотча.
   — Сделаешь? — с надеждой спрашивает она.
  Эй... Стоп, стоп, стоп!... Я ведь высказал только рабочую идею, но совсем не вызывался реализовывать ее лично.
  Воображение работает, и я, представив, что мне сейчас будет происходить, невольно краснею. Смотрю, — у нее лицо такого же цвета. Да, видно, что у нее с воображением тоже все в порядке. Вот так тупо смотрим мы друг на друга, краснеем, как дети. В общем, ситуация забавно-конфузная. И глупо это все выглядит, а отступать — поздно, потому как дело принципа.
   Я все-таки решаюсь, и с банально-оправдательной приговоркой: "эх, все когда-нибудь бывает в первый раз!", присаживаюсь на корточки у ее ног, беру скотч... Кошка внимательно наблюдает за моими действиями.
   — Ты хоть двери закрыла на ключ, а то еще войдет кто-нибудь из коллег... — заговорщицким тоном говорю я.
  — Закрыла, не волнуйся, — успокаивает Кошка.
   "Предусмотрительная, паршивка", — мысленно хмыкаю я.
  - Эээм... а как же... — в этом наборе издаваемых мною звуков явно звучат одновременно смущение и неуверенность.
   — Ну что еще? — нетерпеливо спрашивает она, строго и понимающе глядя на меня сверху вниз.
  Я бы и рад в этот момент просочиться сквозь бетонные плиты перекрытий на два этажа ниже, но таких способностей у меня, к сожалению, нет... Пока нет. Поэтому мысленно беру себя в руки (Так некстати дрожащие. Хочу верить, что дрожащие от желания, а не от боязни получить рефлекторно коленкой в нос с криком: "Ой-ой, у тя холодные руууки!"), добавляю нахальства и, глядя со всем возможным спокойствием ей в глаза, глубоко вдохнув, выдаю: — Пожалуйста... задери юбку...
   — Ах ты, охальник! — Она изображает возмущение, но не выдерживает возмущенно-осуждающего тона, хохочет.
   — Впрочем, — замечает она уже наигранно-томным голосом, — в твоем исполнении это звучит так эротично!..
    А затем... Затем она проделывает все, что я просил. Но так демонстративно и откровенно, что я от неожиданности застываю с открытым ртом, пялясь на ее полупрозрачные трусики, как бран на... на полупрозрачные трусики.
   — Может, хватит глазеть, — ты не в музее! — Ее голос приводит она меня в чувство. — Давай быстрее, я же опаздываю! — торопит она.
    После некоторой… гм-гм… заминки я все-таки вспоминаю, что должен сделать. Стараясь больше ничем не выдавать своего состояния (Это просто. Главное — уметь "выключить" на несколько минут все эмоции, глупые мысли и сосредоточиться на задаче, которую необходимо решить), тщательно "уплотняю" чулки.
   — Готово, одевайтесь больной, — с сожалением говорю я, закончив эту ответственную операцию. — Кстати, не мешало бы к ним пояс и подвязки...
   — Ладно-ладно, умник, — презрительно фыркает Кошка. — Вот вернусь, и пойдем с тобой вместе покупать.
   — Да я всего лишь... — только и успеваю произнести я, как мне тут же затыкают рот.
   — Ты ведь не откажешься помочь мне выбрать то, что надо... И потом, согласись, это будет даже забавно, — хитро улыбается она.
   Я не знаю, как это расценивать — как комплимент или как стеб. И что-то мне подсказывает, что, скорее всего — второе.
   Она делает "тестовый" забег по офису и остается довольна работой. Чмокает меня в макушку (я все еще на корточках) и, со словами "Спасибо, ты меня так выручил! Какой ты молодец!", схватив сумку, убегает.
А я... А что я? Неформально усаживаюсь прямо на пол, дотягиваюсь до сумки и, достав заветную ма-а-аленькую фляжку с коньяком, делаю пару глотков.
   "... Вот и все, что было... — повторяю я слова старой песни, задумчиво глядя перед собой в пространство. — Ты как хочешь это назови...".

   Кусь-грызь
   Я не люблю, когда кто-то роется в моих вещах. Вообще никто не должен касаться чего-либо моего без разрешения. Это правило распространяется на всех, даже на Кошку. Вот только ей на это правило, однозначно, насрать.
   Начало рабочего дня. Я уже некоторое время откинувшись в кресле в состоянии "холодного кипения" наблюдаю, как она это свое "насрать" откровенно мне демонстрирует (воображая, что проявляет свою исключительность) — бесцеремонно копается в ворохе бумагах на моем столе (бардак, вечный бардак, который я называю творческим беспорядком).
Хватает меня ненадолго и я "ненавязчиво" интересуюсь, чего она тут забыла.
   — Я тут вчера за твоим компом работала, и где-то одна нужная бумажка затерялась — невозмутимо отвечает она и продолжает шуршать. — Кстати, я у тебя в столе еще целый кусище шоколада заныкала. И орешки...
   М-да... Пока меня не было, тут, оказывается, "много и вкусно ели".
В конце концов, "важная бумажка" откопана, но так просто уйти она явно не намерена.
   — А чаем угостишь?
   — Чай там, где и всегда — в тумбочке. Блин, Кошка, достань и завари сама сама, видишь, я занят! — отвечаю я, отворачиваясь к монитору.
   Это с моей стороны опрометчиво. Кошек нельзя игнорировать. Они этого терпеть не могут, считая грубым посылом "куда подальше". Дальше начинается шоу, "адреналиновое" даже для морально устойчивых.
   Она поворачивается ко мне задом, демонстративно наклоняется, подставив почти мне под нос свою попу, обтянутую тонкой тканью короткой юбки, и неторопливо копается в тумбочке, выбирая чай. На мое растерянно-возмущенное: "Кошка, ну ты и нахалище... Совсем совесть потеряла", она, не меняя позы, продолжая греметь банками с чаем и кофе, спросит откуда-то снизу: "А ты новенького ничего не покупал?".
   Методами вербального убеждения бороться с этим бесполезно.
   — Знаешь, что, Кошка, — говорю я, задумчиво рассматривая ее задницу, — наверное, однажды тебе в этой позе придется простоять дольше, чем ты предполагала...
  — Ну-ну... поговори мне еще — многозначительно доносится снизу.
   Наконец, выбрав чай, она выпрямляется и, лукаво глядя на меня сверху вниз, укоризненно констатирует:
   — Пошляк!
   И в следующее мгновение нагибается и пребольно кусает меня за ухо!

   Ждать...
   Ждать... Что еще остается, когда друг уезжает далеко-далеко? Ждать и надеяться, что мрачное утверждение — "Возвращаются все, кроме лучших друзей... кроме тех, кто нужней..." — не более чем красивая фраза, рожденная отравленным парами алкоголя и никотином уставшим мозгом гениального барда.
   Ждать из Парижа, Москвы, Лондона, а еще хрен знает из какого невообразимо далекого Ирана или из Индии. Почему именно я должен ждать? Ведь что мне до нее... Да и быть в пути — это все лишь часть нашей работы. Но все же...
   Мы одни в офисе. Она собирается в дорогу, я помогаю. Точнее, просто стараюсь не мешать...
   — Не скучай тут без меня, я всего на недельку... — говорит она, не глядя в мою сторону, распихивая по сумке вещи.
   — Угу... — киваю я. — И чего ты решила, что я буду скучать?
   — Ну, это я так, на всякий случай...
   — А, ну разве что так...
   Помолчали. Покурили.
   — Напиши что-нибудь интересненькое, пока меня не будет — просит она.
   — Ай, ерунда — отмахиваюсь я, — не буду ничего писать, потому как исключительно ленив. Лучше тоже напрошусь в командировку.
   — И куда же, в очередной захолустно-промышленный Железножопинск? — спрашивает она не скрывая сарказма.
   — Не всем же по Парижам шастать, — спокойно отвечаю на "шпильку".
   — Ну не сердись, — она виновато трется курносым носом о мое плечо. — Не страдай, я... я тебе какой-нибудь интересный сувенир привезу. Хочешь?
   Успокоила, епт.
   Нет, Кошка, страдать от разлуки я не буду, а тем более — скучать. Найду себе развлечение. Например, положу на работу "штуковину" таких размеров, что даже кашалоту в пасть не влезет, и проведу свой (неожиданный для начальства) выходной с семьей.
Или нет, — закачусь-ка я в Город детства. О, а ведь это мысль! Там уже, наверное, скорее поверят в прилет инопланетян или второе Пришествие, чем в мой приезд. А я — тут как тут.
   Первым делом зайду к родителям. Вот они обрадуются! Мама будет суетиться, щебетать, побежит на кухню, чтобы чего-нибудь вкусненького сварганить по случаю моего явления.
Смешные они, мамы, — в лепешку расшибутся, лишь бы угодить любимым чадам. "Нет, мам, я сыт, вот разве что чаю... Да, все нормально, все здоровы...". А в это время батя, бурча под нос: "конечно..., гм... чайку ему...", достанет из бара давно хранимую заветную бутылочку совсем не с чаем, наполнит рюмки до краев, и скажет: "Ну что, сына, за встречу!"
    ... И я буду долго рассказывать, рассказывать, и родители будут счастливы, что я снова с ними — они ведь столько ждали меня.
    А потом, ближе к вечеру, я загляну к другу. В последние годы мы очень редко видимся, хотя созваниваемся регулярно. И это будет супернеожиданно. Он сварит кофе. И мы будем его пить на кухне, из окна которой я когда-то давно, в прошлой жизни, любил наблюдать за заходящим солнцем.
   И будет такой же закат, когда солнце ненадолго застревает в кроне старой сосны, растущей в соседнем дворе, а затем, не спеша, уходит за далекий горизонт. Все будет как когда-то: закатные лучи, смешивающиеся с ароматом крепкого сладко-горького кофе, дымом сигарет и запахом оружейного масла, неспешный разговор и негромкая музыка из радиоэфира.
   И ослабеет хватка цепких щупалец Большого Города, вытягивающего из нас, слабых, души, загоняющего нас в рамки системы, делающего из нас рабов своих страхов и комплексов…

***
   Ждать...
   Это так долго и так ответственно. Тот, кто в пути, должен быть уверен, что его ждут. Он должен знать, что где-то там, в ночи, горит для него чей-то огонек. Его ждут, и он просто обязан вернуться, несмотря ни на что, вознаграждая за долготерпение.
   Поэтому, когда Кошка обернется на пороге, чтобы на прощанье чмокнуть меня в щеку, я ей скажу:
   — Возвращайся скорее, я буду ждать.

2009 г.